«Роснано» готовится к приватизации 10% госпакета акций. В связи с этим госкорпорация намерена на треть — до 4 млрд рублей — сократить ежегодные расходы на управленческие функции. Об этом сообщил в интервью Business FM глава ОАО «Роснано» Анатолий Чубайс.

— Анатолий Борисович, «Роснано» стало полноценным акционерным обществом, пока со 100-процентным госучастием. Я как налогоплательщик, а потому отчасти ваш акционер, хочу узнать, а будет ли компания платить когда-нибудь дивиденды акционерам?

— Это вопрос, который находится в абсолютной компетенции акционеров, и ровно так, как они скажут, мы и поступим. Другое дело, на какую тактику и на какую стратегию ориентироваться. Вы знаете, начать выплачивать дивиденды в этом году было бы очень похоже на то, чтобы наутро выкопать вчера посаженную картошку потому, что очень кушать хочется. Наша стратегическая задача — 900 млрд рублей наноиндустрии в 2015 году. И если мы ее решаем, то эта индустрия ежегодно дает в бюджет 130-150 млрд рублей налогов.

— В США венчурные компании или фонды, которые работают на создание инновационного бизнеса, частные. Они должны приносить своим акционерам отдачу?

— Ни один из венчурных фондов США никогда не платит дивиденды в течение первых 2-3 лет вложения денег.

— А в более далекой перспективе?

— Я же про это и говорю. А созданная нами наноиндустрия должна приносить в бюджет 130 миллиардов — это те деньги, которое государство вложило в нас, заметьте, оно вложило один раз, а мы рассчитываем, что наноиндустрия будет ежегодно приносить стране 130 млрд только налогов. А плюс к этому еще и дивиденды, которые вполне естественно акционеры с нас потребуют, и мы к этому стратегически готовы.

— Вы всегда были одним из главных идеологов рыночных моделей развития бизнеса. Как Вы считаете, создаваемые Вами компании смогут работать без финансовой поддержки государственного фонда?

— На этот вопрос есть ответ теоретический, а есть практический. Практический ответ: у нас есть компании, в которые мы вложили, построили и из которых после этого вышли. Вышли, не просто вернув вложенные деньги, а вернув деньги с прибылью для акционеров, для «Роснано» самого.

В принципе, наша стратегическая задача, если говорить всерьез, она двойственная. Это а) построить завод, б) выйти из него, и заработать на этом, так, чтобы он продолжал работать.

На сегодня мы имеем первый пример такого рода. Это компания, созданная профессором МГУ Игорем Яминским, связанная с производством микроскопов самых современных. Когда он стартовал, мы помогли ему с финансированием. Компания после этого приобрела новое оборудование, расширилась, увеличила объем работ, а после этого он сам предложил нас выкупить. И ровно это и произошло. Наш IRR в этом проекте 29%, что для венчурной индустрии вполне солидно. А самое главное, что компания продолжает работать. И автор проекта даже попросил нас сохранить одну акцию в символическом режиме с тем, чтобы какая-то связь с нами оставалась, и мы, конечно, будем помогать дальше развиваться этой компании.

— Цены на нефть упали, рубль слабеет — предкризисное настроение. Чем это чревато для компаний, с которыми вы работаете?

— Есть два ответа: один позитивный, другой — негативный. Позитивный ответ состоит в очень простой формуле: мы видим, что в наших компаниях, в тех, которые мы создаем, темп роста составляет минимум 30-40% в год, а то и больше. Это означает, что возникающая инновационная компания, инновационный кластер в России растут с темпом в разы, а то и в десятки раз выше, чем российская экономика в целом. В ближайшие пять лет темпы такого роста для практически любой нашей компании — это абсолютная реальность.

Согласитесь, чтобы выйти на названные мной 900 млрд рублей индустрии в 2015-м году, стартуя фактически с нуля сегодня, нужен рост кратный. Так вот что это означает? У нас больше не растет добыча нефти, ТЭК, к сожалению, находится в полупровальном состоянии, если оценивать по динамике объем/добыча, а инновационная экономика растет темпами очень высокими. Это означает, что через инновационную экономику мы и можем получить импульс развития ВВП в целом, и компенсировать негативные тренды на рынке нефти. Это половина дела.

Вторая половина дела, конечно же, тяжелая, потому что хорошо известно, что означает падение цен на нефть для бюджета России, для инвестиций в России, для финансового климата в России.

— Кто сейчас главный потребитель этих инновационных товаров в России?

— Это зависит от сектора. Мы работаем от фармацевтики до микроскопов, о чем я сказал. Поэтому я не готов вам назвать одного потребителя, но мы совершенно ясно видим, что потребитель есть. И есть в сфере B2C финальный, конечный потребитель, розничный, и, безусловно, есть в сфере бизнеса. Другое дело, что нужно уметь работать с потребителем, нужно на него нацеливаться, нужен грамотный маркетинг, в чем мы, к сожалению, иногда ошибаемся, но, тем не менее, он точно есть, иначе бы у нас не было роста объемов производства.

— Многие высказывают тезис: стимулом развития инновационной экономики является не государственная финансовая помощь, а реальная конкуренция. Вы согласны?

— Это абсолютно точный тезис, только замените слово «не» на слово «и», иначе мы сбиваем планку. Стимулом для инноваций в России является и то, и другое. Конечно же, и усилия государства, и конкуренция. Не надо противопоставлять. Это противопоставление деструктивно.

— Вступление России в ВТО изменит как-то климат для инновационных компаний?

— Здесь на форуме, на завтраке у Сбербанка была цифра, которая мне кажется серьезной: 2,8% — это прирост ВВП России в результате вступления в ВТО. Это вполне реалистичная оценка.

Мы для себя еще примерно года полтора назад заказали абсолютно независимой иностранной компании исследование на тему: как повлияет вступление в ВТО на инновационную экономику в России. Получили фундаментальный, серьезный отчет отраслевой, диверсифицированный, который дает разные ответы для разных отраслей, но сводная оценка однозначно позитивная.

— Это может быть размещение в России инновационных производств крупных иностранных компаний? Но ведь российская юрисдикция проигрывает по сравнению с Казахстаном, с другими странами БРИКС?

— Это правда. С российской юрисдикцией большие проблемы, но я замечу, что размещение в России и российская юрисдикция — это не то же самое.

— С офшорами идет борьба…

— Я не про офшоры. Я про зарегистрированные в англосаксонской или хоть в люксембургской юрисдикции компании, размещенные в России. Это не офшоры, это вполне легально и законно. Когда у нас есть проекты по трансферу технологий, а их у нас больше десятка, когда мы вкладываем деньги за рубежом с задачей притянуть этот бизнес в Россию и создаем в России дочерние компании западных бизнесов, то это практически всегда регистрация не российская, а иностранная, а размещение российское.

— «Роснано» собирается приватизироваться. Когда?

— Сейчас готовится постановление правительства по программе приватизации, и там предполагается решение о продаже 10-процентной доли «Роснано» на рынке. Для нас это такой шаг — протестировать рынок, немножко его пощупать.

— А зачем частному акционеру сейчас ваши акции, если вы выполняете государственные задачи, и у вас задача — не обеспечить возврат капитала, а обеспечить создание предприятий?

— Это ровно то, с чего начинаются десятки проведенных только мной, а также моими коллегами, разговоров с первыми лицами крупнейших и российских, и мировых компаний: зачем нам это? На что мы отвечаем, что, во-первых, «Роснано» — это не просто растущая компания, это компания с безусловно растущей капитализацией. Мы накапливаем компетенции, совершаем ошибки, безусловно, но мы наращиваем собственную компетенцию, портфель проектов.

Это означает, что наша рыночная цена точно должна быть выше в будущем году, и к 2015 году она существенно должна вырасти. И те, кто войдет сегодня в основной капитал, потенциально имеют возможность заработать. Кроме того, нельзя забывать, что мы уникальны, с точки зрения доступа к самому top-of-the-line портфелю хай-тек-проектов, мы хорошо понимаем, что происходит в России. Плюс к этому, мы являемся хорошим проводником на российский рынок. Мы понимаем, как здесь работать, как продавать здесь продукцию.

— У вас прекрасный опыт в поднятии капитализации РАО «ЕЭС России» и его структуры. И вы это продали на пике цены, но потом все покатилось вниз. С «Роснано» не произойдет такой же истории?

— Действительно, РАО ЕЭС мы продали на пике и заработали для инвестиций в энергетику 35 млрд долларов. До сих пор мои друзья-олигархи, которые купили их, косо на меня посматривают, что я заставил их заплатить очень большие деньги. Но в энергетике, если мы уж про нее говорим, не считают короткими отрезками времени. Энергетика — сектор стратегический. Спросите у президента компании «Энел» Конти, независимого и крупнейшего производителя. Он совсем недавно публично высказался о том, что считает вложение в российскую энергетику одним из успешных и долгосрочных.

«Роснано», как и РАО «ЕЭС России», и как любая компания, не может существовать отдельно от российского рынка. Если индекс РТС или ММВБ рухнет впятеро, смешно говорить, что нас это не затронет. Если произойдет европейский экономический кризис, нелепо говорить, что с нами ничего не случится. Конечно, мы взаимоувязаны. Но если мерить не динамику рынка, а соотношение нашей динамики с динамикой рынка, то я считаю, что не просто наша задача, а реалистичная задача — обеспечить позитивную нашу динамику по отношению к динамике рынка. Это означает, что если даже на других акциях инвесторы будут терять, то на наших они должны зарабатывать.

— Что изменится для менеджмента «Роснано» после приватизации? Сейчас за все свои ошибки вы отвечаете чисто административно. Если вы выходите на рынок, вы всегда можете предъявить капитализацию компании как главный критерий успешности менеджмента. Так?

— Мысль абсолютно правильная. Но я вам скажу: для того, чтобы только войти в продажу 10%, мы у себя сейчас завершили очень болезненный и непростой процесс сокращения 70 с лишним сотрудников компании. Не штатных должностей, вакансий, а 70 сотрудников компании. Фактически мы начинали с численностью 400, а сегодня мы живем с численностью 300. Одновременно с этим мы запускаем процесс радикальной экономии собственных расходов по всем направлениям: начиная от автомобилей, заканчивая необоснованными расходами на персонал.

В нашем обороте это все — колоссальная доля. У нас ежегодные расходы на наши управленческие функции около 6 млрд рублей, мы намерены их снизить на треть — до 4 млрд. Это такой cost killing, вполне взрослый и вполне серьезный. Мы делаем это, лишь готовясь к будущим продажам. Потому что я хорошо понимаю, что когда придет частный инвестор, он не реагирует ни на имена, ни на лозунги, ни на обещание, он реагирует на финансовую отчетность. И если мы находимся по затратам на уровне не лучших мировых стандартов, значит, мы компания второго сорта, и мы получим соответствующий ответ от акционеров.