Г-н Токмолдин сторонник активного вмешательства государства в дела науки, он цитирует советского физика, академика Льва Арцимовича, говоря, что «наука находится в ладони у государства и согревается теплом этой ладони». Хотя возглавляемый им ФТИ давно научился зарабатывать в рыночных условиях, он, как и большинство казахстанских ученых, крайне недоволен тем, как власти администрировали и финансировали науку последние двадцать лет. Низкую эффективность отечественных разработок для индустрии РК г-н Токмолдин списывает на отсутствие внутреннего рынка наукоемких технологий, без которого потенциально прорывные идеи казахстанских ученых в лучшем случае сырыми уходят на Запад.

Вместе с тем он уверен, что нашим научным кадрам следует менять свое отношение к действительности, становясь бизнесменами обликом, но оставаясь учеными по нутру.

Трудно быть субъектом

— Серекбол Жарылгапович, расскажите, когда вы предложили преобразовать НИИ в национальные лаборатории?

— У нас в одночасье отменили базовое финансирование, ссылаясь на западный опыт. Перевели НИИ на программно-целевое финансирование. Но на Западе, например в США, базовое финансирование — в национальных лабораториях, которые, главным образом, и «делают науку». Получилось, что по программе фундаментальных исследований пришлось учитывать еще и содержание базы.

Когда весной 2005 года я вернулся из США, тогдашний вице-министр индустрии и торговли Асет Исекешев (по моему мнению, один из самых компетентных чиновников сегодня) предложил мне дать предложения в готовящуюся программу индустриального развития. «В Астане, как и в Вашингтоне, есть национальная аллея от Линкольна до Капитолия, где располагаются музеи, разные министерства, Белый дом. А давайте сделаем и мы национальные лаборатории, как у американцев», — предложил я ему. Задумка была в том, чтобы наши основные НИИ стали национальными и были подведены под базовое финансирование. Г-н Исекешев попросил меня изложить мои мысли письменно…

— Сейчас внимание научной общественности приковано к готовящемуся закону о науке, который должен по-новому регламентировать научную деятельность в стране. Как вы его оцениваете?

— В новом законе о науке введено базовое финансирование как государственных научных организаций, так и приравненных к ним научных институтов, где государственное присутствие 50 и более процентов. Создаются национальные научные советы по основным направлениям, которые будут решать вопрос о финансировании. А пока чиновники могут спокойно «зарубить» финансирование любого проекта.

Раньше в проекте существовала формулировка, что функции национального эксперта передаются Академии наук как имеющей особые заслуги в научной области. Депутатский корпус хорошо поработал: выровняли и Национальную академию наук, и Национальную инженерную академию, и Национальную академию естественных наук. Все они — общественные организации и должны иметь равные права. Заслуг у Академии наук не было, заслуги принадлежали тем институтам, которые туда входили. А когда все НИИ отошли от АН, она стала представлять собой клуб академиков.

Принцип такой: сделать такой закон, исполнению которого никакая личность не ставила бы препоны. Я смотрел отредактированный мажилисменами в первом чтении текст законопроекта, думаю, что этот закон будет реально работать.

Новый министр образования и науки Бакытжан Жумагулов сказал на встрече с учеными, что деньги на развитие науки будут в достаточном количестве, но только в том случае, если будут созданы механизмы получения практической отдачи. И это — правильно! У нас ученый привык: с неба упадет — хорошо, не упадет — плохо. Когда наш институт лишили всех проектов, мы решили, что сами будем зарабатывать — искать то, что можно использовать у себя в стране, делать трансферт технологий на создаваемые производства. Нельзя же все время жаловаться! Мы сами, люди, работающие в науке, должны думать и предлагать нововведения, становиться субъектом из объекта.

— А когда будет принят закон?

— Не знаю точного срока, но уже близко. Нынешний состав Минобразования и науки грамотно работает и взаимодействует с депутатами.

— В феврале этого года правительство РК одобрило проект закона о науке. Тогда же премьер-министр Карим Масимов заявил, что стране нужна наука, которая будет «подкреплять нашу индустриально-инновационную политику». Насколько сегодняшняя казахстанская наука, по-вашему, отвечает этим требованиям?

— Какова роль науки? Обеспечивать научно-технологическое сопровождение создаваемых в стране производств, которые дадут толчок развитию экономики. И прежде всего нужно активно развивать те научные отрасли, которые ориентированы на традиционные сферы, где Казахстан может занять свою нишу. А какие у нас конкурентные преимущества — полезные ископаемые. Создавая крупные производства, продукция которых высоко оценивается на рынке, мы получим так необходимую нам производственную и научную инфраструктуру.

— Большинство проектов в рамках госпрограммы индустриально-инновационного развития РК на 2010—2014 годы — это создание верхних переделов, производств, которые высокотехнологичными никак не назовешь. Есть ли пример действительно инноваций, основанных на использовании сырья?

— Безусловно, есть. Приведу только один пример — то, чем занимается ФТИ. Мы работаем в двух направлениях — солнечная энергетика и светодиодное освещение. Человечество пока освоило массово только один вид преобразования энергии — тепловой. Тепловые, атомные, термоядерные электростанции и тому подобное — все используют нагрев пара и паровую турбину с КПД чуть выше 30 процентов. В то же время фотоэлектрический метод уже сейчас демонстрирует КПД порядка 44 процентов. В перспективе КПД солнечных элементов достигнет 60 процентов и даже выше. Поэтому масштабный переход на солнечную энергетику, которая относится к шестому технологическому укладу, является вызовом времени. По прогнозам уже к 2020 году будет достигнут сетевой паритет, когда стоимость солнечного киловатт-часа станет ниже стоимости электричества в сети. С этого момента начнется эра солнечной фотовольтаики, которая к концу XXI века будет обеспечивать более 60 процентов потребности человечества в энергии.

Вот и мы планируем построить завод по производству солнечных батарей. Внедрять же солнечную энергетику получается дорого. Здесь следует сказать особо о тарифной политике. Сейчас принят закон о поддержке развития возобновляемых источников энергии. Это приветствуется всеми участниками рынка, прежде всего зарубежными. Яркий пример — семинар по тарифной политике, организованный в МИНТ совместно с посольством США. Согласно тарифной политике разница в стоимости солнечного ватта с сетевым покрывается KEGOC, то есть из кармана потребителей. Получается, что потребители оплачивают развитие инноваций и производство зарубежных поставщиков материалов и оборудования для солнечной фотоэнергетики.

Однако, если мы создадим свое вертикально-интегрированное производство солнечных батарей у нас в стране, то стоимость солнечного ватта будет гораздо ниже, в два-три раза, что приведет к резкому уменьшению сверхрасходов потребителей. При этом деньги потребителей пойдут на развитие инноваций и производство в Казахстане.

И все же нам надо очень быстро внедрять новые технологии. Удовлетворив потребности своего рынка, мы можем работать на экспорт. Есть такие технологии и со светодиодами. Но для этого нужно ставить базовое производство, а не только вкручивать лампочки. Это же не задача для НИИ!

— А как инновационная система должна прогрессировать, по-вашему?

— Если у нас будет развиваться производство, создастся новая система отношений науки и бизнеса, и наука в этой системе должна уметь зарабатывать. Как? Конечно, нужно готовить и специалистов. Возить их за рубеж, обучать. Но интересные проекты (не только с точки зрения материальной, но для развития) должны ждать их дома. Чтобы человек, поездив по миру, поняв свои конкурентные преимущества, мог создавать в Казахстане нечто свое. Он берет кредит, создает продукт, выходит на рынок и продает его. Так ученый становится бизнесменом. Но он вновь возвращается в институт, чтобы совершенствовать продукт, создавать новый. Но у этого знающего и сведущего в науке творческого человека есть деньги, и он сам может организовать группы ученых. Они будут работать на себя: решил одну задачу — купил джип, справился с другой — построил дом. Нужно развивать производство и воспитывать лидеров, способных создавать инновации. Создавать инновационного бизнесмена лучше из научной среды.

— В Казахстане к нанотехнологиям приковано меньшее внимание, чем в РФ. Тем не менее и у нас создана национальная нанотехнологическая лаборатория. Как вы охарактеризуете результаты ее работы?

— На самом деле такого отдельного направления в науке нет. Это просто переход на новый наноуровень. Сегодняшнее развитие техники привело к тому, что наноприбор можно сконструировать без теоретического обоснования, расставив в том или ином порядке атомы. Вы можете и не знать, что вы сделали, но заметить, что он каким-то образом преобразует свет, температуру и так далее.

Но дальнейшее применение решает рынок. И все нанотехнологическое, что создается, здесь неактуально. Мы можем эти сырые технологии продать, но мощного эффекта для нашей экономики не получим. Это к тому, что у нас в реальности нет инфраструктуры для этой отрасли.

Все нужно делать самому

— Как вы охарактеризуете взаимодействие казахстанского бизнеса и науки?

— По нашему институту никак. Бизнеса, который заинтересован в нашей работе, нет. Каждый из бизнесменов, с кем приходилось сталкиваться, сам по себе Чингисхан: делает свой бизнес сам, дальше вместе с кем-то идти не хочет.

— То есть это не только узость рынка и скромные размеры бизнеса во всем виноваты. Присутствует некая узколобость?

— Именно об этом речь и идет. Обобщая свой опыт, могу сказать, что многие ученые склонны присваивать общие достижения. А в такой ситуации коммерциализировать проект очень сложно. И подобная история наверняка не в новинку для многих институтов.

— Насколько интересно для казахстанских НИИ (в частности ФТИ) сотрудничество с отечественными венчурными фондами?

— У нас в институте был неудачный опыт взаимодействия с такой организацией. Он был неудачным как для них, так и для нас, поэтому не хочу называть имена. Когда они договариваются с ученым, они хотят скорой окупаемости продукта. Проблема же в том, что продукция выходит на рынок и зачастую не находит спроса. Общество технологически не готово воспринять некоторые инновации.

В итоге мы пришли к выводу, что лучше работать с бизнесменами и привлекать кредитные деньги, либо сотрудничать с зарубежными инвесторами. Потому что инвестор берет риски на себя, кроме того, твердо знает, как и где продукция будет реализована.

— Насколько отвечает уровень молодых ученых сложности задач, которые им приходится решать в НИИ?

— Начнем с того, что при нынешнем состоянии науки талантливых специалистов просто не хватает. А тех, которые появляются, забирают за рубеж. Забирают даже талантливых ребят из школ. Молодежь уходит в прибыльные отрасли — туда где есть перспективы. Но я живу в этой стране и хочу, чтобы у моих детей были перспективы. Мой сын заканчивает докторантуру, скоро защищается в Imperial College в Лондоне. Приедет и будет искать здесь работу.

— Также и с болашаковцами?

— Болашаковцы — замечательные ребята. Отличные специалисты, но приезжают и не знают, куда им идти. Если родственников в «КазМунайГазе» нет, то и некуда устроиться. Если повезет, то попадут в иностранную компанию, а потом уедут за рубеж.

Качество тех ребят, что готовятся здесь, в массе очень низкое. После распада Союза развалились школы, которые были при НИИ, ученые разошлись или разъехались. Это повлияло на качество высшего образования. К тому же многочисленные частные вузы поначалу буквально «разъели» профессорско-преподавательский состав государственных университетов и институтов. И резко упало общее качество подготовки. Нам придется готовить для себя специалистов, готовить с низкой базой, отбирая из тех, в ком есть дух.

— А как будете измерять этот «дух»? IQ у них будете замерять?

— Знаете, на самом деле талант на девяносто девять процентов состоит из труда и только на один процент из IQ. Если у человека есть желание трудиться, уважение к своему труду, общая культура — это я и называю «научный дух».

— Сейчас основная идея — превратить вузы в научные центры. Даже факультеты одного университета переименовали в институты.

— Да. Но ведь и старая система работала неплохо. Ведь, например, на кафедрах КазГУ (сегодня — Казахский национальный университет — КазНУ) преподавали действующие ученые, которые работали в НИИ. И это правильная практика: человек занимался высокой наукой и тут же внедрял ее результаты в образование. И образовательную программу ученые прорабатывали так, чтобы было легче студента привлечь в науку.

Улавливая колебания

— В каких направлениях сейчас сконцентрированы исследования ФТИ?

— У нас два основных направления: физика твердого тела и материаловедение (сейчас это называется «физика конденсированного состояния») и физика высоких энергий и космических лучей. Последнее направление влилось к нам после роспуска бывшего Института физики высоких энергий.

Физика высоких энергий и космических лучей зародилась в Казахстане в 1958 году по инициативе академика Мстислава Келдыша. В горах Заилийского Алатау, в 40 километрах от Алматы на высоте 3340 метров над уровнем моря, была создана Высокогорная научная станция космических лучей. В этом же году на этой же площадке была образована московская Тянь-Шаньская высокогорная научная станция космических лучей Физического института Российской академии наук (ТШВНС ФИАН). Совместная работа этих организаций позволяет и по сей день получать важнейшие фундаментальные знания о развитии Вселенной.

Кроме того, институт сотрудничает с немецкой ДЭЗИ и общеевропейским CERN, с объединенным институтом ядерных исследований в российском наукограде Дубна.

Когда я стал директором, решил изменить структуру финансирования, ведь исследования нам заказывали в основном только по фундаменту и проекты высоких энергий финансировались по остаточному принципу. Нужны были прикладные исследования. В итоге в этом году мы с ФИАН на VII форуме приграничного сотрудничества в Усть-Каменогорске подписали договор об организации Евразийского высокогорного научного центра по изучению космических лучей.

— А что именно сейчас в центре внимания?

— Центральная тема — космическая погода. То оборудование и методики, которые есть у нас на сегодня, уникальны. Данные этой станции — реперные, эталонные, даже для спутников. Здесь и изучение влияния вспышек на Солнце на погоду, работу техники, здоровье людей.

Второе — грозовые явления. Ведь грозы бьют не только в направлении к земной поверхности, но и вверх на 10 и 20 тысяч метров. То есть это проблема безопасности летательных аппаратов.

Третье. Оказывается, что процессы, происходящие в земной коре, можно регистрировать посредством измерений характеристик космических лучей. Таким образом, у нас открывается возможность создавать новое аппаратурное решение для создания методики краткосрочного прогнозирования сейсмических явлений. Наша задача разработать методики для сейсмологов. Сигналы, которые регистрируют наши приборы, не содержат спектральной информации, а без нее мы не можем анализировать информацию. Здесь необходимо решение существенно некорректных обратных задач.

Четвертое направление — создание системы приобщения ребят в школах и вузах к научному творчеству. Здесь мы хотели бы «совместить приятное с полезным». Планируется для увеличения статистики сверхэнергичных частиц космического излучения подключить сеть автономных детектирующих пунктов в некоторых школах, колледжах и университетах города Алматы, а в дальнейшем всей страны, объединенных в единую сеть через Интернет. Осуществление этой программы приведет к решению сразу двух важных проблем. Во-первых, позволит проводить комплекс систематических исследований взаимодействий космического излучения сверхвысоких энергий, заведомо недостижимых на ускорителях вплоть до Е1020 эВ. Во-вторых, приобщить учащихся школ, студентов колледжей и университетов к научной работе, навыкам к проведению исследований на современном уровне и в конечном итоге к значительному повышению уровня знаний в области информационных технологий, ядерной физики, астрофизики и физики космических лучей.

Еще один сектор — научное приборостроение. Здесь институт имеет большой задел. Это, прежде всего, метод томографии. Наш профессор Юрий Горелкинский впервые предложил метод электронного парамагнитного резонанса, что качественно не отличается от варианта ядерного резонанса, предложенного на два года позже нобелевскими лауреатами Питером Мэнсфилдом и Полом Лотербуром.

Кроме того, профессор Владимир Зашквара изобрел цилиндрический зеркальный анализатор заряженных частиц. Используя его, японцы и французы сконструировали оже-спектрометры. Далее низкоэнергетическая ионная имплантация, которая создает тонкие p-n-переходы, что сейчас имеет большие перспективы для повышения КПД солнечных элементов. Впервые такие элементы были созданы у нас. Детекторы ядерных излучений, которые используются в космосе, также были изобретены у нас. Такая же история с технологией кремниевого скола (Smart Cut): мы исследовали все фундаментальные аспекты методики, а французы и немцы просто применили эту технологию для производства структур «кремний на изоляторе», до которой мы не дошли, так как просто не знали, где потом это все применять. У нас просто не было производства, не было достаточного технологического уровня. А сегодня технология Smart Cut составляет основу современной микроэлектроники.

Сейчас мы совместно с Новосибирским институтом лазерной физики установили в штольне лазерный деформограф, регистрирующий колебания с точностью в 10 минус 11 — минус 14 степени. Так, биопредвестники землетрясений улавливают колебания за счет тонкого слуха, кто-то, может быть, чувствует магнитное поле, кто-то запахи (например, запах радона). Для биолога трудно вычислить неадекватное поведение животного, чтобы использовать его как прибор. А тут этот прибор обладает колоссальной чувствительностью, которой ни один биологический объект не обладает. Но, повторю, главное записать и идентифицировать частотный спектр. Для этого мы сейчас и привлекаем математиков.

— Физтех принимает участие в реализации кластера солнечной энергетики на 2010—2012 годы. Расскажите, как продвигается эта программа.

— У нас были большие сложности, которые нас закалили. В нашей экономической ситуации за инновациями никто не придет. Инновации должны находить и предлагать сами ученые. Но и тогда их никто не послушает. Выходит, они сами должны создавать предприятия и отрасли. По этому пути мы и пошли. Мы наладили связи с мировыми центрами (например, Физико-технический институт имени академика Иоффе, Институт физики полупроводников, научная компания НТ-МДТ), координируем с ними свои усилия.

Мы сейчас нашли немецкую компанию Roth & Rau AG и собираемся поставить линию на 60 МВт, но их линию мы собираемся использовать также и для доработки своей технологии ионной имплантации до промышленного уровня. Сейчас мы ждем одобрение от материнской компании для создания совместного предприятия NurSolarKazakhstan — в переводе с немецкого «Только солнечный Казахстан!» Сейчас прорабатываем схемы финансирования: кредит или лизинг. И проценты там невысокие — Deutsche Bank может дать нам кредит в 35 миллионов евро (общая стоимость проекта) под 5,5% годовых, но ставит условием, чтобы мы проводили суммы через местный банк, например Банк развития Казахстана. А те берут еще 4%, но мы надеемся, что МИНТ, которое поддерживает наш проект, поспособствует, чтобы процент снизили. Если будет 7,5% — это приемлемая сумма.

По этой же схеме мы договариваемся с японцами и белорусами, при участии американцев и россиян — по светодиодам. Мы стремимся к широкой коллаборации, ведь чем больше интересов задействовано в проекте, тем больше вероятность успеха. Чтобы они приходили, давали деньги, ставили производство, а мы, институт, занимались на нем перспективными разработками, научно-технологическим сопровождением.

— Есть ли ясность по срокам запуска производства?

— По прогнозам — к осени следующего года мы поставим здание и решим вопрос о финансировании и покупке оборудования. Здание ведь тоже будет необыкновенное. Корпус сделают из сейсмостойких материалов. Все предприятие будет строиться с активным применением энергосберегающих технологий, будут установлены солнечные батареи на 1 МВт. Конечно, это меньше той мощности, что будет потреблять линия, но все-таки это значительные объемы; внутри все будет на светодиодах. Предприятие должно быть и эстетически привлекательно, чтобы воодушевлять молодежь, которая захочет к нам прийти.

— А куда будет поставляться продукция?

— В первую очередь в Казахстан. В комитете по промышленности нам так и сказали: ваша задача запуститься, а мы уже поможем найти вам потребителей.